Если бы на месте Генриха оказался другой человек… Хотя, конечно, это было бы довольно странно, ведь Генрих был на месте Генриха и не думал его покидать и становиться Белым рыцарем, например, равно как и Белый рыцарь вряд ли думал переставать быть Белым рыцарем и становиться Болванщиком. Но, возможно, порой верного слугу Её белого королевского Величества и посещали такие мысли, хотя Генрих судить об этом не мог. Кто знает его, Белого рыцаря, которого он даже не видел ни разу? Это все равно, что думать о том, что Её червивейшее Величество желает покинуть свое место и встать на место Генриха. Конечно, странно даже предположить, что Черная королева решит вдруг обратиться в молодого человека, да ещё и в темно-зеленом костюме-тройке, уступив место Генриху, который должен будет носить черные платья и корону на голове вместо шляпы. Но раз уж Белый рыцарь может об этом думать, то от Её червивейшего Величества можно ожидать чего угодно. Королевы же вечно делают, что хотят. Взять хотя бы тот случай, когда он увидел проезжающее мимо Её червивейшее Величество, с головы которого слетела шляпка. Боже мой, какая это была шляпка! Верх красоты и совершенства! Черная-черная, словно утреннее небо, жесткая, ослепительно вельветовая, прямая, похожая на круг с закатанными бортиками. Изящные легкие цветы, похожие на дуновение далекого и чего-то холодно-стального, выкованного в лучших королевских кузницах, переливались, прошитые тонкой, почти незаметной серебряной нитью. Скромная тонкая веточка благородного металла переливалась в редких лучах солнца вместе с маленькими черными камнями, которыми веточка была искусно украшена. От этого блеска у Генриха тогда захватило дух. Он ни разу до той поры не видел столь искуснейшей и великолепнейшей работы. Даже имя для неё застревало в горле. Да и нужно ли было оно для этой красоты? Генрих тогда не думал о таких ничтожных вещах. Он держал в своих тонких длинных пальцах шляпку, еле касаясь её, чуть дрожа от наслаждения и вожделения. Он уже ощущал, что она была его от лепестков цветка и до серебряной веточки. И он точно знал, что она, эта прекраснейшая из всех существующих, решила, что он станет её новым хозяином. Между ними словно протянули тонкую горячую нить, и она соединила их души, их сердца, их мысли. Генриху не нужно было догадываться о том, что черная красавица хочет, что тревожит и беспокоит. Она стала частью такой же его частью, как рука или нога.
- Ты прекрасна… - говорил он ей и слышал в ответ те же слова.
- Ты совершенна… - Голос таял в городском шуме, растворялся, словно брошенные в воду камни. И красавица, слетевшая с королевской головы, улыбалась нерешительно, несмело, но нежно и ласково, словно ждала только его, Генриха Карсона, всю свою жизнь. И, наконец, увидела, поняла, что они должны быть вместе. Всегда.
- Я влюблен в тебя… - только и смог сказать юноша, а в следующий миг послышался звук приближающихся шагов. Какая-то жалкая глупая Пешка вежливо, но твердо попросила вернуть шляпку, и Генрих, закусив губу и совершенно растерявшись, послушно её отдал. Королева вспомнила о своей шляпке только десять минут спустя (хотя они пролетели для Генриха как мгновение), но захотела её вернуть. Или то была какая-то фрейлина? Впрочем, от этого ничего не менялось. Ведь черная красавица нежится в обществе своей прежней хозяйки, а Её червивейшее Величество носит свои платья и корону. Совершенно нелепую, грубую и безвкусную, коли речь зашла. На месте Её червивейшего Величества Генрих бы выбросил её ко всем Снаркам. Но ведь он не мог оказаться на её месте. И тогда зачем и откуда это?
Тут Генрих ускорил шаг. Его мысли окончательно перепутались. Нельзя сказать, что они и до этого момента были в порядке, то есть, в беспорядке (или, все-таки, порядке?), но вдали от его девочек, красавиц все в голове Карсона вечно смешивалось, как ингредиенты клея, которым он скреплял цветы и ленты. Юноша с трудом мог вспомнить, о чем думал лишь пару дней назад, что уж говорить о каком-то мгновении. Но, кажется, мысли эти были как-то связаны с Её червивейшим Величеством, и факт этот сам по себе казался странным. Генрих никогда до этого не впускал в свою голову Королеву, как и других людей. Там и без того негде было приткнуться. Куда уж там Её червивейшему Величеству?
Хотя какое же королева червивейшее Величество? Чернейшее, и никак иначе. Хотя похожи эти слова. Червивейшее – чернейшее, чернейшее – червивейшее. Даже начинаются одинаково. Вот только откуда взялось это слово? Генрих точно вспомнить не мог. Но точно это было не так давно, чтобы забыть. То ли вчера, то ли сегодня, а может, и завтра. Где-то рядом, совсем недавно. Или, может, уже около года назад? Тогда почему Генрих вспомнил об этом? Червоннейшее – чернейшее. Чернейшее – червоннейшее. О, Святой котелок, как же можно было забыть об этом? Ещё неделю назад он закончил с эксцентричной Дерби, на черный фетр которой легким движением прикрепил толстые нити в виде червей в том месте, где обычно прикреплялись ленты. Он не успел ещё понять, насколько она красива со своей жесткой цилиндрической тульей и узкими, как её тут же забрал новый хозяин. Генрих лишь посмотрел вслед новому творению и ощутил острый укол сожаления и обиды. Дерби должна была стать его девочкой, а не уйти к этому тонкому, с лошадиным лицом и рыбьими глазами, старику. С такоим хозяином новорожденная прелестница не могла стать счастливой. Но поспорить с обстоятельствами в тот раз он не смог.
«Так о чем это я?» - вдруг остановился Генрих, прикусывая губу. Мысли его снова утекали к девочкам, к созданным им красавицам, умным, добрым, отзывчивым и совершенно невероятным творениям, любить которые он не уставал. Юноша потряс головой и сделал глубокий вдох, заставляя мысли посыпаться, зашевелиться и встать, наконец-то, на свои места. Спустя пару секунд точно мог сказать, кто он, куда он идет и о чем думает, что чуть не сделал, но Сомб Реро раздраженно цокнул языком, и Карсон закончил свой путь. То есть, продолжил, конечно.
Так вот, если бы на месте Генриха оказался другой человек, чего, конечно, в ближайшее время не случится, то он бы ни в коем случае не покинул свой домик в городе Веры и отошел бы так далеко. Но, слава Святому котелку, на месте Генриха был Генрих, и потому он решил поискать новые материалы для своих драгоценных шляп. Все ткани, драгоценности, цветы и ленты, какие только можно было найти в Зазеркалье, не вдохновляли, не нравились, вечно несли одну и ту же монотонную чушь, которая никак не могла вдохновить. Да что говорить о вдохновении? Он даже голоса зародыша услышать не мог за этой болтовней. Поэтому, взяв с собой небольшой темно-зеленый чемоданчик, погладив и накрахмалив костюм-тройку в тон и белоснежную рубашку, Генрих почистил туфли, накинул пальто, аккуратно надел на голову единственного юношу в цветущем саду девичьего шарма и закрыл дверь домика до тех пор, пока не появится нечто новое. Сомб Реро, когда узнал о затее своего хозяина, долго посмеивался, но потом привык к путешествию и даже стал получать от него удовольствие. Особенно когда солнечные лучи падали на его широкие круглые поля с тонкими узорами, вышитые золотыми нитями. Но это не мешало тяжело вздыхать и бурчать себе что-то под нос почти все время. Однако Генриха это почти не раздражало. Он был слишком увлечен своим делом.
В чемоданчике уже лежали цветы. Не те редкие, найти которые мог любой, а растущие на каждом шагу. Они были нежными и удивительно легкими, почти воздушными, в отличие от редких, похожих на ослепительные вспышки самой красоты. Генрих почти нежно расстегивал отделения, складывал цветы в небольшие отделения и срезал их. Ещё он не так давно нашел старые деревца, которые вот-вот должны были исчезнуть, и решил срезать с них кору. Можно было немного поиграть с ней. Её ленты, аккуратно свернутые в небольшие рулоны, ряд к ряду лежали в чемоданчике. Конечно, было бы ужасно найти соломку, особенно токилью, но то, что он нашел хоть что-то, уже было отвратительно. Или отлично. Эти понятия все ещё путались в голове у Генриха, но мысли лежали на своих местах, как им не полагалось. Или полагалось. Кто же поймет это все… это все… Это все.
Юноша поправил Сомб Реро, который решил наклониться вправо и коснуться полями плечами своего хозяина и друга и поставил чемоданчик на траву. День был ужаснейшим: над головой пылала луна, мчались дневные облака. Дул теплый ветер, и лес молчаливо становился все меньше и меньше. Генрих плотней закутался в пальто, поднял воротник и продолжил свой путь. Ещё не все Зазеркалье пройдено, не все уголки изучены. А пока это не будет сделано, говорить дома со шляпами не получится. Юноша с грустью улыбнулся, вспомнив небольшую мастерскую, набитую тканями, закройками. Вспомнил легкий запах клея, вечно попадающие под руку нитки, назойливые и милые сердцу ленты. Вспомнил девочек, так жадно и любопытно смотрящих на его работу. Одна только мысль об этом чуть не заставила его повернуться и отправиться в город Веры, но сверху донеслось деликатное покашливание. Сомб Реро не раз давал понять, что не ожидает от Генриха даже огромной выдержки, а потому напоминал каждый раз, что хозяин должен уже быть дома.
- Даже не думай, что у тебя получится меня отговорить вернуться, - фыркнул юноша, удобней взяв чемоданчик за ручку, и продолжил шагать по тропинке, которая должна была вывести из лесов, лежащих неподалеку от города Милосердия, но вместо этого Генрих все ближе и ближе подходил к границе лесов. Потом, как любезно сообщил Сомб Реро, который узнал это от Порк-пай, что всегда слушала рассказы глупых людишек, желающих забрать драгоценные и прекрасные шляпки. Это было объяснимо: они тянулись к искусству, к совершенству. Но для него они были слишком омерзительны и низки. И как только таким приходила в голову одна только мысль, что их немытые, слишком огромные, слишком маленькие, слишком глупые и слишком умные головы достойны его девочек, Карсон не понимал. Впрочем, люди всегда были слишком загадочными существами, создать которых было непросто, а разобрать и вовсе невозможно. Наверное, любой, кто пытался сделать это, должен был снять с себя всю одежду, чтобы не стать слишком чистым. Ведь неприятно быть слишком чистым: к каждой пылинке подходишь, к каждой соринке, чтобы снова стать нормальным. Нужно время и силы, а их на всех не хватает. И без того все норовят растащить по кусочку. Так зачем же Генриху приобретать новые силы, кого-то терять, отпускать, что-то там делать только ради того, чтобы узнать, как же устроены абсолютно неинтересные людишки? Его милые девочки все узнают сами и рассказывают особо интересное по вечерам, пусть даже Карсону это и не слишком нравится. Хотя порой проскальзывает нечто интересное. Например, озорница Порк-пай сказала, что неподалеку от города Милосердия есть Зазеркальный дом, в котором есть странное зеркало. И ведет это зеркало не в королевские резиденции, не в потайные ходы и даже не в то место, куда ты хочешь вернуться больше всего на свете, а в какой-то странный  Внешний мир. Но это так глупо. Из Внешнего мира шляпу не сделаешь, им её не украсишь. А зачем тогда он нужен? Правильно, не за чем. И думать даже об этом не стоит.
Генрих почти не двигался, но перемещался на удивление быстро. Он даже и не заметил, как деревья сменились высокими зелеными стенами, трава превратилась в толстый слой песка, через который ощущалась земля, даже несмотря на то, что юноша был в ботинках, как  положено приличному болванщику, а не босой, словно драный кот. Около песчаных тропинок открывали свои лепестки нежные цветы, от вида которых у любого скривилось бы лицо, но Карсон их не замечал, уверенно и легко шагая вперед. Так бы оно и продолжалось, если бы вдруг перед юношей самым наглым образом не возникла бы стена. Да-да, самая обычная зеленая стена появилась, словно из-под небес, и перегородила путь. Сомб Реро неодобрительно фыркнул и даже возмущенно повернулся в сторону.
- Это ужасная наглость! – воскликнул Генрих, взмахивая руками, точно миниатюрная мельница. – Возмутительно! Скажи же, Реро!
«Невозможно. Это просто не-воз-мож-но. Именно так. Наверное, это стена не ходила в школу, когда была маленькой. Можно было бы понять и простить, но это не оправдание. Совершенно не оправдание», - возмущенно думал Генрих, шагая по дорожке и поворачивая, куда глаза глядят. Он был настолько зол, что небрежно взмахну рукой с чемоданчиком, ударяя по зеленой стене, подозрительно похожей на ту, которая не так давно столь бесцеремонно и нагло посмела преградить путь. Возможно, это была сестра той невоспитанной стены. Или какая-то дальняя родственница.
- Извините, - буркнул Генрих, поворачиваясь в очередной раз в непонятном направлении и шагая в этом направлении. Но тут перед глазами снова появилась стена, точь-в-точь как та, что не так перегородила путь юноше, показав тем самым свою ужасную невоспитанность. Карсон растерянно замер, удивленно моргая. Увидеть эту стену во второй раз было неожиданно. Даже не выясняя отношений, Генрих развернулся, словно перед ним возник летающий слон, и кинулся в противоположенном направлении. Видеть это он уже не мог. Две наглые стены для хрупкой и ранимой души юноши стали той последней каплей, которая из любого художника и творца делает зверя. Генрих выдохнул сквозь сжатые зубы, с грохотом поставил чемоданчик на траву и замахнулся, чтобы ударить по нему изо всех сил. Но вместо этого носок ботинка попал точно по бегающему камню. Он промчался по дорожке и исчез в зарослях стены. Пальцы тут же стали болеть, а на самом ботинке зоркий глаз Генриха заметил еле видную в пыли царапинку. Ярость всю сдуло, словно мимо летающие слоны со Снарками пролетали, и вместо неё появились странное спокойствие, а мысли встали со своих законных мест и снова начали смешиваться.
«Кругом стены, всюду стены, куда не пойди, на дорогах песок, песок, песок, а ещё цветов много. Недалеко я от города Милосердия. Или далеко? Опять ничего непонятно, неясно. Или ясно? Лабиринт же. Лабиринт!» - Генрих вдруг хлопнул в ладоши и улыбнулся еле заметно. Конечно, все дело в лабиринте. Теперь все снова стало ясно и спокойно. Но не совсем. Остался лишь один вопрос: как из этого лабиринта выбраться?  Карсон не знал, но стоять на месте тоже не собирался. Подобрав свой чемоданчик, осторожно, боясь, что цветы и рулоны с часа на час превратятся в пыль, юноша поправил воротник пальто, опуская его, и пошел направо, надеясь, что где-то там будет выход.

Отредактировано Henry Carson (2013-05-29 17:01:33)